Ирвинг Вашингтон - История Нью-Йорка
Вашингтон Ирвинг
История Нью-Йорка
Перевод В. И. Ровинского
De waarheid die in duister lag
Die kommt met klaarheid aan den dag.
[Правда, таящаяся в сумерках,
Является сияющей в расцвете дня (голл.)]
"НЬЮ-ЙОРКСКОМУ
ИСТОРИЧЕСКОМУ ОБЩЕСТВУ" {1}
БЛАГОГОВЕЙНО ПОСВЯЩАЕТСЯ ЭТОТ ТРУД,
КАК СКРОМНОЕ И НЕДОСТОЙНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО
ГЛУБОКОГО ПОЧТЕНИЯ И ВЫСОКОГО УВАЖЕНИЯ
ИСКРЕННЕГО ДОБРОЖЕЛАТЕЛЯ
И
ПРЕДАННОГО СЛУГИ ОБЩЕСТВА
ДИДРИХА НИКЕРБОКЕРА.
ОБ АВТОРЕ
Однажды, если память мне не изменяет, в начале осени 1808 года какой-то
незнакомец обратился в поисках пристанища в "Независимую Колумбийскую
гостиницу", которая находится на Молберри-стрит и принадлежит мне. Это был
низенький, шустрый на вид старый джентльмен в порыжелом черном кафтане,
бархатных штанах оливкового цвета и в маленькой треуголке. Его редкие седые
волосы были заплетены в косу и подобраны сзади, борода, казалось, была
суточной давности. Единственным предметом роскоши в его наряде были
квадратные серебряные пряжки на башмаках, а весь его багаж состоял из двух
седельных мешков, которые он нес под мышкой. Внешность его носила какую-то
печать своеобразия, и моя жена, особа очень проницательная, сразу же решила,
что это какой-то почтенный школьный учитель из провинции.
Так как "Независимая Колумбийская гостиница" очень невелика, то вначале
я пребывал в некотором затруднении, не зная, куда поместить незнакомца; но
моя жена, которой он, видимо, понравился, пожелала поселить его в своей
лучшей комнате, изысканно украшенной портретами всех членов нашего
семейства, выполненными в черном цвете двумя великими художниками, Джарвисом
{1} и Вудом {2}; из нее открывается очень приятный вид на новые кварталы
"Большой Лужи" {3}, на задворки работного дома и тюрьмы и на весь передний
фасад больницы, так что это самая веселая комната во всем доме.
В течение всего времени, что он жил у нас, он казался весьма достойным
старым джентльменом, хотя и несколько странным в своих привычках. Обычно он
целые дни проводил у себя в комнате и, если кто-нибудь из детей плакал или
шумел у его двери, он в большом возбуждении выбегал из комнаты с кипой
бумажек в руках и кричал, что его "сбивают с мыслей", отчего моя жена
начинала иногда сомневаться, в своем ли он уме. И в самом деле, для такого
предположения было достаточно причин, так как его комната всегда была
завалена обрывками бумаги и старинными заплесневелыми книгами, лежавшими в
беспорядке; он никому не разрешал до них дотрагиваться, ибо, говорил он, все
они разложены по своим местам, чтобы их можно было найти; впрочем, по правде
говоря, половину своего времени он в беспокойстве расхаживал по дому в
поисках какой-нибудь книги или записи, которую сам куда-то старательно
засунул. Никогда не забуду, какой шум он поднял однажды из-за того, что моя
жена убрала его комнату, когда он ушел, и привела все в порядок; он клялся,
что теперь и за год не сумеет разложить бумаги так, как ему нужно. Тут жена
осмелилась спросить его, на что ему столько книг и бумаг, и он сказал ей,
что "ищет бессмертия", и тогда она еще с большим основанием подумала, не
свихнулся ли бедный старый джентльмен.
Он был очень любознательный человек и, если не сидел у себя в комнате,
постоянно бродил по городу, интересуясь всеми новостями и вмешиваясь во все,
что происходило; особенно это проявлялось во время выборов, когда он только
и делал, что спешил с одного избирательного пункта на другой, посещая все
предвыборные собрания и заседания комитетов,
